Поля солдатской славы. Куликово, Бородино, Прохоровское. Эти святые места стали для Левитана особенными. Всю молодость и большую часть жизни проведя невыездным у микрофона, на склоне лет, когда появилась возможность путешествовать, он старался использовать ее по полной. Порой пожинал плоды популярности — командировки даже не приходилось выпрашивать у начальства. На его имя приходили официальные письма от Совета ветеранов, от властей городов-героев, от жителей многих и многих больших и малых городов с просьбой приехать на встречу, юбилей, торжество или вечер памяти. Бросал дела и ехал: Тула, Волгоград, Киев, Одесса, Ленинград, Севастополь, Керчь. Столь любимые им Ржев, Псков, Старый Оскол, Смоленск, Херсон, Полтава. Всюду ждали его.
К 5 августа, дню освобождения Орла и Белгорода, он собирал чемодан и неизменно выезжал в Прохоровку.
В Прохоровке его знали в лицо, встречали радушно, приглашали «посидеть» то к одному, то к другому ветерану. Московскую знаменитость часто зазывали к себе местные партийные начальники. Но Левитан обычно останавливался в маленькой поселковой гостиничке на несколько номеров. Отсюда всего пять-семь минут пешком до Прохоровского поля.
Летом 1983-го Политбюро наметило большие торжества по поводу сорокалетия Курской битвы. Позвонил Пономарев: готовимся, очень ждем вас, Юрий Борисович, будете? С первым секретарем Белгородского обкома партии Александром Федоровичем Пономаревым Левитан был дружен. Хозяин области много делал для ветеранов, затевал строительство большого мемориала воинской славы на Огненной дуге. Ни минуты не колеблясь, Левитан ответил первому: «Приеду, не сомневайтесь».
Решил даже выехать пораньше. Несмотря на вдруг резко ухудшившееся здоровье. За последние месяцы на ногах перенес два приступа, держался на валидоле. Врачи поставили диагноз «Острая аритмия. Гипертония средней степени. Ишемическая болезнь сердца». «Юрий Борисович, надо бы поберечься, — сказал профессор-кардиолог. — Сердце ваше, знаете ли, мне не нравится. Будем наблюдаться». И запретил любые поездки.
Однако даже не сердце, а дела домашние задержали в Москве. Вдруг позвонила дочь: что-то у нее там опять нелады с семьей, с работой. За Борькой просила приглядывать. Плакалась в трубку. Денег просила.
Пообещал приглядывать. Послал денег. Привез внука к себе, немало порадовав Фаину Львовну. В свои 92 года она уже с трудом передвигалась по дому, плохо слышала. Юрия Борисовича понимала по губам. А Бореньке всегда радовалась, стараясь угостить вкусненьким.
Левитан два дня готовился к поездке. Но успел еще с Борькой сгонять на Ходынское поле, где дал двенадцатилетнему отроку порулить «Волгой». Почему бы и нет, Борька парень рослый, ноги на педалях держит уверенно, машину чувствует.
Нашел нужные папки с фронтовыми письмами. Написал два варианта приветственного слова, перечел, подправил тот, что решил взять с собой, со стихами Владимира Гордейчева, которые он хотел прочесть на Прохоровском поле ветеранам Курской битвы:
Мемориал. Как взятое взаймы
у вечного солдатского бессмертья,
вмонтировано в ратные шумы
биенье человеческого сердца.
Вечером накануне отъезда снова был приступ. На этот раз очень серьезный. Пульсирующая боль вырвалась из-за грудины, растеклась под лопатку, охватила всю левую сторону, руку не поднять. Как назло, пузырек с валерьянкой остался в комнате тещи, которую буквально на днях отпаивал лекарством после звонка Натальи.
Фаина Львовна, увидев его лицо, все порывалась вызвать неотложку. Еле уговорил не звонить, чтобы лишний раз не услышать предостережения врачей. Но кто бы мог удержать Левитана в Москве в год 40-летия победы на Курской дуге?
В скором «Москва - Старый Оскол» Левитан еще немного поработал. Пробежал глазами по тексту правительственного сообщения от 5 августа 1943-го. Хотя вот этого-то мог и не делать: текст того самого первого в его творческой жизни «салютного» сообщения впечатался в память навсегда.
Старооскольский скорый прибывает в Белгород рано, нет еще семи. Левитана встречали, хотели везти в гостиницу. Но он упросил Пономарева сразу отправиться в Прохоровку. Пятьдесят шесть километров довольно приличного асфальта пролегли среди налитых пшеничных полей, перемежаемых лесочками и рощицами. В редких деревнях, попадавшихся на пути, словно бы ни души: страда.
В 1983-м выдался дивный урожай на Белгородчине, одной из главных нив российского Черноземья. Вот только больно знойное стояло лето. В эти дни столбик термометра зашкаливал за 35. Жара сбивала зерно с колоса, и, чтобы не допустить потерь, уборочную объявили неделей раньше срока.
Шоссе было забито идущими на элеваторы грузовиками. Обкомовская легковушка катила в облаках белесой пыли, поднимаемой вытянувшимися в линию зерноуборочными комбайнами.
«Словно танки идут», - подумал Левитан.
Под гул встречных машин он задремал.
Левитану снилось: огромное поле, сколько лет уже не тронутое плугами, но перепаханное рваными линиями окопов, рвов, артиллерийских позиций, истерзанное гусеницами танков. Танки, танки от горизонта до горизонта, бесчисленное количество ревущих, чадящих, плюющихся огнем бронированных коробок. Меж ними маленькие фигурки, едва различимое в гуле битвы, лязге гусениц людское «а-а-а-а...»
Стекаясь навстречу друг другу, танковые армады сталью переписывают войну.
На десятки, сотни километров с юга на север, от Белгорода до Орла, на пятьдесят дней и ночей и сотни тысяч человеческих жизней растянулось нескончаемое, выжженное поле, арена подвига и смерти.
Огненная дуга. Так позже назовут поэты это величайшее в истории танковое сражение.
Воспоминания о ней непосредственных участников Курской битвы - командующих фронтами, армиями и дивизиями, командиров артиллерийских, пехотных и танковых полков, офицеров, сержантов и старшин, рядовых Великой Отечественной - мемуары, газетные и журнальные вырезки, письма с фронта ему, Левитану, лежали у него в старом, тех же времен портфеле.
Один день в истории Огненной дуги отмечен особо. На рассвете 12 июля в поле на северной окраине станции Прохоровка вступили в ожесточенную дуэль 1200 немецких и советских танков и САУ. До позднего вечера не прекращались встречные атаки танковых клиньев и живой силы. Бои шли с переменным успехом. Но у немцев потери были куда впечатлительнее: только за один этот день гитлеровцы потеряли 400 танков и самоходок и до 10 тысяч в живой силе.
К вечеру 12 июля немецкое командование дало приказ отступить. Этот день стал переломным в ходе Курской битвы. Все последующее время, вплоть до 23 августа, дня освобождения Харькова, советские войска наступали на всем протяжении трех фронтов Курской дуги. 50 суток непрерывно, по 23 августа 1943 года включительно, длилась великая битва. Германская операция «Цитадель» провалилась. Мы победили!
Он проснулся от наступившей тишины. Близился полдень, обкомовская машина въехала на улицы Прохоровки. «Давай сразу на поле», - скомандовал водителю Левитан.
Среди встречающих первый секретарь Алексеевского горкома Виктор Берестовой, московские друзья Левитана - писатель Анатолий Ананьев и поэт Михаил Борисов, бывший артиллерист, в 1943-м лично подбивший семь гитлеровских «Тигров». Сюда же в Прохоровку прибыли трижды Герой Советского Союза генерал-полковник Иван Кожедуб, командир подразделения бывшего 540-го гвардейского инженерного батальона, генерал-майор Константин Ципкин, бывший начальник политотдела 1-й танковой армии генерал-майор Анатолий Журавлев, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант Михаил Иванович Макарычев и другие ветераны, непосредственные участники боев на Курской дуге.
Юбилейные дни Левитан проводит в разъездах и встречах. Десятки встреч - Прохоровка, Белгород, Короча, Яковлево, Малоархангельск, Обоянь, Льгов, Щигры, снова Белгород.
Третьего августа днем кто-то из столичных гостей предложил поехать в Бессоновку к Горину. Узнав об этом, Левитан сразу же напросился ехать с делегацией. Он давно уже намеревался познакомиться со знаменитым хлеборобом Василием Гориным, дважды Героем Социалистического труда, бессменным председателем передового колхоза имени Фрунзе. Не раз и не два Левитан озвучивал это имя в трансляциях «Последних известий» на весь Советский Союз.
В центральную усадьбу колхоза прибыли часам к трем пополудни. День стоял очень знойный. В колхозном Дворце культуры - рядовым клубом это современное красивое здание назвать язык не поворачивался - яблоку негде упасть. Послушать голос Юрия Левитана собрались сотни человек, едва вместившись в зал.
А у него что-то случилось с голосом. Сказались и московские волнения, и переживания от встреч с друзьями, фронтовиками- ветеранами. Но спуску себе, каких-то послаблений решил не давать.
Юрий Борисович вышел на сцену. Болело сердце, кружилась голова. Едва нашел в себе силы, чтобы поприветствовать ветеранов и колхозников.
- Дорогие наши! - начал Левитан. - Если б вы знали, как много для меня, диктора военного, значит этот августовский день. Как много он значит для нас всех...
Он говорил, едва удерживаясь, чтобы не уронить голос. Боль пронизала всю верхнюю часть тела, начали неметь губы. Слова едва выговаривались.
Горин это заметил, подошел, спросил: «Юрий Борисович, надо чем-то помочь?»
Василий Горин
Василий Яковлевич Горин родился в 1922 году в Бессоновке. В июне 1941-го закончил Харьковское военно-медицинское училище и сразу попал на фронт. Войну начал лейтенантом военно-медицинской службы, по приказу принял командование стрелковым взводом. Воевал с июня 1941-го по июль 1942 года на Калининском фронте, оказался в немецком плену, прошел концлагерь. После демобилизации Василий Яковлевич работал фельдшером в Бессоновке, лечил людей. В 1959 году на общем собрании избрали Горина председателем колхоза.
За выдающийся вклад в развитие сельского хозяйства ему дважды присваивалось звание Героя Социалистического Труда. Кавалер орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, ордена новой России «За заслуги перед Отечеством» третьей степени. Заслуженный работник сельского хозяйства страны, почетный профессор Московской сельхозакадемии имени Тимирязева. Почетный гражданин Белгородской области. Автор более ста научных трудов.
Сегодня достаточно спросить у любого жителя богатого села Бессоновка, где дом Василия Яковлевича, — подскажут, приведут к калитке. В июне 2009-го в дом Гориных попала шаровая молния, был пожар. Василий Яковлевич получил сильные ожоги, долго болел.
Сегодня он остается чуть ли не единственным свидетелем последнего дня жизни Юрия Левитана. Вот его рассказ.
— Будучи депутатом Верховного Совета СССР, я периодически бывал в Москве. Пару раз в Кремлевском дворце съездов встречал Левитана, был с ним знаком.
На этот раз наш председатель профкома колхоза, узнав, что Юрий Борисович прибыл на Белгородчину на празднование 40-летия Курской битвы, созвонился с Прохоровкой и попросил, чтобы Левитан денек погостил у нас в Бессоновке.
Мы все были очень рады узнать, что он приедет. Кому из моих земляков, тем более - проживших военные годы, не хотелось слышать человека-легенду? Ведь это он возвестил всем нам о Победе.
Насколько я тогда понимал, в тот день, 3 августа 1983-го, Юрий Борисович выступал уже в четвертый раз. Я не знаю, что его заставляло так много работать. Тем более что уже возраст у него порядочный был. И здоровье не то. Это было, признаться, заметно.
Еще раз повторю: я несколько раз встречал его в Москве. А тут, значит, когда он приехал к нам в колхоз, я его просто не узнал. Знаете, это был старик. Вернее, не то чтобы совсем старик... Но изнеможенный он был очень. Изношенный какой-то. Несколько раз схватился за сердце. Признаюсь, был такой грех, я даже подумал, случись вдруг тут несчастье какое, смогу ли помочь?
Вот и лицо у Юрия Борисовича было... уставшее очень. Очень. Да и речь его, тембр уже были совершенно, абсолютно другими.
Еще из деталей, что тогда в глаза бросились, - одежда. Помню Левитана по Москве - орел! Как говорится - настоящий артист! А тут... Небрежно он был одет, однозначно. Не костюм, а пара пиджачная, раздельная, явно от разных комплектов. Рубашечка неглаженная. Без галстука. И вот еще: пуговки верхней на сорочке не было вообще. Словом - не тот он был, Левитан, не нашенский...
А народу набралось - все-все. Юрий Борисович вышел на сцену, выступал минут десять - двенадцать. Прочел своим замечательным голосом несколько фронтовых сводок, знаменитый Приказ Верховного Главнокомандующего о первом салюте. Наизусть прочел, замечу вам!
Но я видел, супруга моя, Елена Павловна, - да что там, многие наши бессоновцы заметили, как ему было тяжело на этот раз. Почему не подошел, не вмешался, не попросил его прекратить выступление - до сих пор себе не прощу.
Но вот он закончил и под рукоплескания сошел со сцены. Провожали его овациями, много цветов было, очень много. А он все женщинам цветы обратно раздаривал.
У нас, у хлеборобов, какой же праздник без хлеба-соли? Я ему говорю: «У нас гостиница рядом. Юрий Борисыч, айда покушать». Он: «С удовольствием!»
Пришли покушать. Тут же, в гостинице, столы накрыты. Наша завстоловой, Гончарова Полина Александровна, как обычно, все приготовила на уровне. Первое там, а на второе, кажется, рыба.
Было, естественно, спиртное, а как без него, мы же русские люди. Сам я давным-давно не то чтобы вообще злоупотребляю, не употребляю. Вот и в тот вечер не стал. Но для гостей достали бутылку водки. Налили по рюмке. Левитан хороший тост произнес. За Победу!
Он выпил, может, даже две рюмки. Но тут ему предложили - не помню, кто-то из области - еще по рюмке. Он: «Я не возражаю». И тот, из области, достает еще бутылку. Наливает.
Левитан снова выпил. И ему стало плохо. Очень плохо.
Вывели на улицу. Усадили в машину, повезли в Октябрьский. Это поселок километрах в двенадцати от нас. Повезла его на нашей колхозной «Волге» секретарь парткома Валентина Павловна Карпенко.
Ночью мне позвонили. Сообщили тяжелую весть. Левитан умер.
Юрий Борисыч, Юрий Борисыч... Необыкновенный он был! Для меня лично это был выдающийся человек. С первого дня войны, когда раздался голос Левитана, он всегда воодушевлял нас, солдат Великой Отечественной, всех советских людей.
Это был действительно необыкновенный человек. Не только для меня. Для всех окружающих, с которыми я воевал, с которыми я работал, всегда, абсолютно всегда его выступление было поражающим. Убийственным. В него верил каждый. Вся страна.
Вот возьмите сейчас, включите радио, и услышьте голос Левитана. Мурашки по коже...
С того летнего вечера минуло больше двадцати пяти лет. Сотрудники Октябрьской центральной районной больницы хорошо помнят последние минуты жизни великого диктора Юрия Левитана.
Участковому врачу-терапевту Валентину Николаевичу Смотрову было тридцать четыре, его жене, участковой медсестре Любови Рафиковне, годом меньше. За четверть века в карьере рядовых сельских врачей не произошло особых перемен. Совершенно не изменилась и сама больница.
- Я дежурил, - вспоминает Валентин Смотров. — Люба рядом, в соседнем кабинете. Все шло как обычно, только что прошел вечерний обход. Вдруг мы услышали знакомое с детства имя: Левитан. К нам, мол, Левитан поступил. Как Левитан, подумал я тогда, я ведь даже не знал, что Юрий Борисович был нашим гостем в Бессоновке. Тяжелый, послышалось нам в приемном покое.
Предынфарктное, мол, состояние. Да вы лучше у нашего главврача спросите, у Татьяны Петровны. Она в то время была в больнице зав- отделением. Это она Левитана принимала. Сидела с ним до конца.
- Больной Левитан поступил около десяти вечера, - в словах Татьяны Петровны Соколовой совершенно не слышно отстраненности, присущей многое на своем веку повидавшим докторам. А вот боль, переживания заметны. Может, поэтому воспоминания о ночи с 3-го на 4-е августа 1983-го даются ей так непросто?
Татьяна Петровна Соколова, главный врач Октябрьской больницы муниципального учреждения здравоохранения Белгородской ЦРБ:
- Юрий Борисович находился в очень тяжелом состоянии. Типичная картина ангинозного инфаркта миокарда. Он был в сознании. Помню страдальческое выражение его лица. Жаловался: «Болит сильно тут», показывал где, но рука правая еле двигалась. Очевидно, в районе грудины была сильная боль. Он порой пытался что-то еще говорить, едва слышно. Впрочем, я не старалась расслышать слов, было не до того. Нужна была реанимация.
Я вызвала по телефону кардиологов из Белгорода. Узнав, кто наш пациент, примчались очень быстро — лучшая реанимационная бригада. Также прибыли главный терапевт облздравотдела, заведующий инфарктным отделением городской больницы, врач-анестезиолог областной клинической больницы. Около пяти часов непрерывно лучшие врачи области пытались помочь Юрию Борисовичу. Давали кислород, неоднократно делали дефибрилляцию. Делали все, что могли.
Ненадолго ему стало лучше. Он слегка оживился, рассказал мне, что давно страдает сердечной патологией, что принимает лекарства. У него даже с собой лекарства были, которые ему кардиологи в Москве назначили. Обычный набор сердечника.
Он все время пытался мне что-то сказать. Наверное, очень-очень важное что-то. Но не смог. Я сидела рядом и держала его за руку. Он вдруг отвел от меня глаза и взглянул в окно. Только-только начало рассветать. Первые птицы послышались. Мне показалось, что он их еще услышал. Нет-нет, точно услышал. И умер.
...Палата на первом этаже сельской больницы. По словам Татьяны Петровны Соколовой, за двадцать семь лет, прошедших с той ночи, в обстановке этой маленькой, три на три, комнатки ничего не изменилось. Широкий подоконник, на нем горшки с обычной для таких больничек геранью и бегониями. Светлые легкие занавеси на окне.
За окном яблоневый сад. За прошедшие годы сад, конечно же, подрос. В августе ветви деревьев усыпаны спелыми плодами. За садом, примыкая к больничному двору, железная дорога, по которой то и дело проносятся, не останавливаясь в Октябрьском, скорые поезда.
Сегодня здесь ничего не напоминает о случае с «высокопоставленным» московским пациентом. Он остался лишь в памяти тех, кто в последние часы и минуты его жизни оставался с ним рядом.
Левитана здесь помнят.
Юрка-труба, ЮрБор, Юрий Салютан. Что он хотел сказать доктору Татьяне Соколовой в свою последнюю августовскую ночь? Что не успел он сказать?
Снова в ветвях антоновки мелькают птицы. Протрещав крыльями, уносятся вдаль — за поселок. До горизонта пролегло там спелое пшеничное поле. Ратное поле Прохоровское. Мирное поле России.
На краю поля стоит белая с золотом звонница. Раз в году вечернее небо над Прохоровским полем расцвечивают артиллерийские салюты. И в такие минуты, как и прежде, звучит над ним голос Левитана: «Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза!»
Эта статья является последней в цикле. Начало – Юрий Левитан. Путь великого диктора. Детство.